Весна в Крыму в старину

Весна в Крыму никогда не считалась с календарем и в разные годы преподносила сюрпризы. И тем не менее все-таки имела характерные приметы, которые практически не зависели от погоды. На что же в разные времена ориентировались крымчане, утверждая, что весна пришла?

Весна в Крыму
Фото с go2walk.ru

На Южном берегу мог уже зацвести миндаль, а люди сбросить надоевшие за зиму шубы и пальто, но настоящую весну знаменовал... массовый исход туберкулезных больных — тех, которые оставались в Крыму еще с октября и надеялись, что относительно теплые осень и зима не усугубят их болезнь. И как же они ошибались! Дело было не только во влажном воздухе, дождях и отсутствии снега. Люди, ограниченные в деньгах, вынуждены были снимать чердаки, подвалы, разнообразные каморки. «Площадь комнаты порой едва превышает одну квадратную сажень (чуть больше 2 кв. м — авт.), — писал в статье о курортно-дачном промысле в Ялтинском уезде врач Алексей Амстердамский. — На Южном берегу установился странный обычай для гостиниц и меблированных комнат: с 1 марта по 1 ноября считается теплая погода и топить печи не положено. Если холодно, то топят за отдельную плату: 30–50 коп. одна топка». В общем, жизнь в комнатке размером с кладовку, продуваемой сквозняками и с холодной печкой, вряд ли можно было назвать здоровой.

Ялта в пересменку между потоками приезжих старалась прихорошиться: городские власти предусматривали ассигнования на уборку улиц, высадку цветов, домовладельцев, которые манкировали своей обязанностью содержать недвижимость в пристойном виде, побеленной и покрашенной, штрафовали. Иногда санитарные инспектора заглядывали и внутрь, но практически ничего не могли сделать с самым зловредным ялтинским обычаем — экономить на безопасности жилья. Алексей Амстердамский писал, что новых жильцов заселяют, не произведя элементарную уборку и дезинфекцию. Тюфяки и подушки люди порой получали, не подозревая, что они составляли постель только что уехавшего (или даже умершего) туберкулезника.

А вот в Алуште и Балаклаве весенняя примета была иной: курортники сюда, напротив, только начинали приезжать в больших количествах. Секрет прост: только в эти два крымских населенных пункта разрешался въезд евреям — в царской России ограничивалось количество мест, где им можно было пребывать более или менее продолжительное время. В апреле—мае, когда в Ялту приезжали многочисленные школьные и студенческие экскурсии, руководители тех групп, где были студенты-евреи, подавали прошение на имя губернатора города с просьбой дозволить пребывание здесь их подопечных известное количество дней.

Весна в Крыму
Фото с activehikes.com

В Джанкой весна приходила вместе с армией наемных рабочих: именно здесь они делали передышку перед тем, как рассеяться по всему Крыму. По подсчетам крымского врача Василия Малышева, в 1911 году через Джанкой прошли около 30 тысяч рабочих — это было очень много, до 6 % всего населения полуострова. Специально для них (а некоторые шли с семьями) в версте от вокзала губернское земство соорудило станцию — огромный барак с земляным полом. Из удобств в нем было разве что отхожее место в виде дощатой будки, ни нар, ни самого примитивного буфета с горячей едой, ни отдельного уголка для семейных. С рабочими приходили болезни — брюшной и возвратный тиф, оспа, дизентерия.

Позже, уже при советской власти, в 20-х годах прошлого века, весну в Крыму знаменовали передовицы газет, посвященные севу. К посевной приурочивались множество событий, от кампаний за освобождение женщин от домашнего быта до смотров изб-читален. «Наряду с проведением докладов, бесед-читок, вывешиванием лозунгов, планов, диаграмм, организацией уголков, работой кружков... следует проводить подомовые читки, выставки книг по сельскому хозяйству, собрания бедноты, середняков», — перечисляла в одной из мартовских передовиц 1919 года газета «Красный Крым». Общественные работы, а они тогда проводились, как сегодня бы сказали, на добровольной основе, весной приобретали небывалый размах. Рабочие фабрик и артелей выходили ремонтировать дороги, сельхозтехнику, выезжали на несколько дней на сельхозработы.

Крым весной

В Крыму в это время практиковалось ограничение на продажу спиртных напитков: Совнарком определял, в каких районах следует удовлетворить ходатайства местных советов, и кое-где — в рабочих поселках и селах — вообще запрещал торговлю горячительным. А где-то ограничение действовало только в праздничные и выходные дни, дабы народ не отвлекался и встречал весну без похмелья.

В курортных городах ремонтировали мостовые, дома, санатории. «В этом сезоне (1929 год — ред.) будут работать 6 санаториев, 2 пансионата и 3 диетические столовые, — сообщало государственное курортное управление о ситуации в Евпатории. — Бывшая гостиница „Дюльбер“ приспосабливается под пансионат на 160 коек». Для удобства курортников открыли несколько новых отделений сберкасс при санаториях. Кстати, две здравницы, где это сделали, к этому времени еще не обрели новые имена и назывались по старым владельцам-купцам — «Катык» и «Шайтан».

Понятно, что за пределами Крыма весна начиналась с раздумий, как все-таки попасть на благословенный полуостров. По так называемой бесплатной разверстке получить направление на курорт можно было после медкомиссии, места в санаториях арендовали предприятия. Правда, планировать, что попадешь в конкретную здравницу (если только не едешь за свой счет), было проблематично. Вот как описывает процедуру справочник-путеводитель по Крыму 1927 года: «Больного в Севастополе встречает агент Южного Крымского курортного управления, который на автомобиле доставляет его в гостиницу-распределитель („Бристоль“), где получает наряд на места лечения и отдыха. Больной на автобусе доставляется в санатории Ялты, Ливадии, Алупки, Мисхора, Симеиза за плату 8 руб. 50 коп. за конец. Там он поступает в санаторий-распределитель, где предъявляет курортную карту, проходит осмотр, получает место в том или ином санатории».

Наталья Дремова, «Первая крымская»

Читайте также:

Популярные сообщения из этого блога

Симеиз — крымский гей-курорт

Редкие фотографии Крыма во время Второй мировой войны

История ветроэнергетики в Крыму

Борис Хохлов: «Навек, друзья мои, прощайте!»