Морской порт Феодосия. Сегодня
С тех пор Кафа вернула себе имя Феодосия, которое звучит, как сладкое имя женщины. Однако, её возрождение из руин шло очень медленно. Феодосию заселили, в основном, караимы, пришедшие из Мангупа и Чуфут-Кале, а также греки и армяне. И вот вследствие указа Александра III, обьявившего Феодосию торговым портом на Черном море, а Севастополь — военным, древняя соперница Константинополя оказалась накануне превращения в первый город Крыма.
Впрочем, древняя Кафа пока ещё очень робко выходит за пределы генуэзских укреплений, разрушенные башни которых ещё высятся возле рвов, заполненных землёй и щебнем. И все же, такой, какой он есть, этот маленький город хранит в себе какой-то особенный отпечаток людей и событий слишком значительных, чтобы снизойти до вульгарности. Это как свергнутая королева, на лбу которой даже в могиле заметен след от диадемы.
На вершине небольшого холма, возвышающегося над городом, можно увидеть маленький музей, который снизу выглядит, как греческий храм. Именно отсюда лучше всего обозревать Феодосию. Напротив нас широко разворачивается бухта, уходящая на восток в сторону Керчи. По берегам этого широкого изгиба кристальная прозрачность моря растворяется в отблесках пляжа и отражается в мираже дальних деревень. Ближе к нам находится новый порт, его элегантная дамба и мол со складами, заснеженные железные панцири которых похожи на морских чудовищ, вышедших наружу и покрытых белой пеной волн. У моих ног между пляжами и низкими горами вырисовывается город, открытый лишь северному и юго-западному ветрам. Город — это скопление банальных домов, дальше от центра переходящих в мазанки, сгрудившиеся вокруг музейного холма. То там, то здесь виднеются разнообразные колокольни церквей различных конфессий. В центре главной площади высится православный кафедральный собор с его тяжелыми зелеными куполами, рядом с ним заметен купол армянской католической церкви, далее древняя мечеть, минарет которой используется под колокольню; чуть выше на заснеженной горе расположилась маленькая простенькая армяно-грегорианская колоколенка; на том же уровне, ближе к северу виднеется островерхая военная церковь и далее ещё несколько колоколен.
Кварталы, расположенные непосредственно подо мной, изрезаны узкими извивающимися улочками. Иногда мой взор устремляется в эти не знающие тени дворы, где полуголые дети играют в ловитки среди белья, которое сохнет под бледными лучами зимнего солнца. Если мы обойдем музей с другой стороны, то увидим татарский квартал, скрывающийся в складке горы, увенчанной ветряными мельницами. Именно в этом пустынном уголке под покровом печальных холмов вокруг скорбного мрачного минарета укрылись забытые жители древней Кафы.
Спускаясь в город, я пересекаю старые кварталы. Их узкие, вымощенные древними камнями улочки извиваются меж домов с маленькими решётчатыми окнами, низкими сводчатыми винтовыми дверьми, похожими на тюремные, с большим железным кольцом посередине. Пересекая главную улицу города Итальянскую, куда я намерен вскоре вернуться, попадаю в новый порт.
План нового торгового порта Феодосии был разработан в 1888-1889 годах инженерами Брандтом и Наумовым. Контракт с подрядчиками был подписан 16 сентября 1891 года. В марте месяце была сдана первая очередь проекта, а официальное открытие порта состоялось 9 сентября 1895 года, пять месяцев спустя после окончания работ... Дамба имеет 292 сажени в длину, вход в гавань — 175 саженей в ширину, корабли швартуются у причала длиною 650 саженей. Государственный Совет выделил на это строительство 4.200.000 рублей, из которых было израсходовано 4 миллиона.
На молу построили 21 металлический склад с деревянной обшивкой внутри. На этих складах хранится около 120.000 четвертей зерна. Таким образом, может быть, уже в десятый раз на протяжении своей многовековой истории Феодосия вновь стала главным торговым портом на Черном море. И разве не очевидно это божественное предназначение древней Кафы, обладающей огромным заливом, в глубине которого спрятался город, естественным образом защищенный от ветров. Это природное убежище во все времена манило к себе корабли Понта Эвксинского, известного коварством своих волн и побережья.
Проходя по новому порту, я получаю, увы, очень редкое удовольствие лицезреть цвета французского флага на одной из корабельных мачт. Это «Анатолия», пароход компании Паке, загружающий зерно для Марселя...
Я покидаю порт и возвращаюсь на Итальянскую улицу. С тех пор, как она утратила свой восточный колорит, в ней осталось мало привлекательного: обычные магазины, продавцы- караимы в своих зимних тулупах, несколько русских офицеров с военной выправкой, которые под этим холодным небом всё же скучают по своим северным гарнизонам; дамы и молодые девушки, очень симпатичные, не всегда пикантные, одетые по последней крымской моде; группа семенящих турок из Трапезунда, прибывших сюда в поисках работы.
Напротив красивого здания, строящегося для Азово-Донского банка, я нанимаю фиакр и направляюсь на вокзал, расположенный приблизительно в трёх километрах от города. По пути я проезжаю элегантный фонтан в мавританском стиле, окруженный тополями, величественные развалины генуэзской башни, клуб, театр, женскую гимназию, государственный банк и дом мэтра Айвазовского, знаменитого русского мариниста, родившегося в Феодосии и, несмотря на почести и богатство, оставшегося верным своей родине. Поэтому говорить об этом человеке в этом городе - это всё равно, что говорить о Боге в церкви: здесь есть бульвар, улица и фонтан его имени. Без сомнения, в будущем появятся его памятник и статуи, но зная очень хорошо его характер, высоко уважая его талант, я бы хотел, чтобы это произошло как можно позже...
И вот мы за городом. Где-то пять лет назад прекрасным июньским днем, я уже бывал здесь. Ухабистая дорога возвышалась над дивным пляжем с мелким золотистым песком. На солнечном побережье резвились многочисленные семьи татар и цыган, спустившиеся сюда с соседних окраин.
Детишки барахтались в волнах, мужчины возлегали в тени насыпи при дороге, дремлющие женщины с маленькой вишневой курительной трубкой во рту присматривали за длинными выстиранными в море белыми полотнищами, создающими на золотом горячем песке живописные полосатые узоры. Всё это радовало глаз, давало яркое ощущение той свободы и радости жизни, о которых в старой Европе уже и не вспоминают.
Сегодня многое изменилось. На месте исчезнувшего пляжа по широкой насыпи каждый день проходят по направлению к порту тяжелые товарные вагоны. А море можно увидеть только сквозь дым паровоза вдалеке, за двойным парапетом. После километра пути с высоты нового железнодорожного моста справа открывается вид на старый город, а слева на месте нового города расположены грандиозные виллы, новые казармы и, наконец, маленький кокетливый, хорошо обустроенный, но уже тесный для такого города вокзал.
Постройка железной дороги впервые была предпринята ещё сорок лет назад одной французской компанией. Но вскоре по административным причинам работы были прерваны. Феодосийская железнодорожная ветка имеет протяженность 100 вёрст. Она примыкает к линии Севастополь-Симферополь-Лозовая.
Было бы слишком смело уже сейчас заявлять о преимуществах этой дороги, однако, можно предположить, что эти преимущества окажутся значительными, судя по тому, как Севастополь, несмотря на императорский указ, отчаянно пытается сохранить свой торговый порт. Очевидным на сегодняшний день остаётся тот факт, что, учитывая подверженность Азовского моря и Керченского порта замерзанию в зимнее время, всё зерно восточной части полуострова свозится в Феодосию, которая удвоила численность своего населения за последние два года. Вот неопровержимое доказательство важности этой железнодорожной линии для Крыма в целом и для Феодосии в частности.
Я возвращаюсь в город и по дороге встречаю повозку, тяжело груженную большими клетками с домашней птицей. Этот неуклюжий транспорт тянут два верблюда, последние потомки тех, кто сопровождал в походах орды Аксак-Темис Индека (Тамерлана). На одной из клеток с вожжами в руках восседает старик; у него такой яркий и очень распространенный в этой части полуострова монголовидный тип лица. Проезжает поезд. Старый монгол провожает его удивленным взглядом. Верблюды останавливаются. Они не менее, чем их хозяин, удивлены видом этого железного зверя, передвигающегося без крыльев, ориентирующегося без помощи глаз. Паровоз исчезает за горизонтом, и старик-монгол, хлестнув своих животных, продолжает степной путь, с улыбкой напевая такую, грустную-грустную песню…
Впрочем, древняя Кафа пока ещё очень робко выходит за пределы генуэзских укреплений, разрушенные башни которых ещё высятся возле рвов, заполненных землёй и щебнем. И все же, такой, какой он есть, этот маленький город хранит в себе какой-то особенный отпечаток людей и событий слишком значительных, чтобы снизойти до вульгарности. Это как свергнутая королева, на лбу которой даже в могиле заметен след от диадемы.
На вершине небольшого холма, возвышающегося над городом, можно увидеть маленький музей, который снизу выглядит, как греческий храм. Именно отсюда лучше всего обозревать Феодосию. Напротив нас широко разворачивается бухта, уходящая на восток в сторону Керчи. По берегам этого широкого изгиба кристальная прозрачность моря растворяется в отблесках пляжа и отражается в мираже дальних деревень. Ближе к нам находится новый порт, его элегантная дамба и мол со складами, заснеженные железные панцири которых похожи на морских чудовищ, вышедших наружу и покрытых белой пеной волн. У моих ног между пляжами и низкими горами вырисовывается город, открытый лишь северному и юго-западному ветрам. Город — это скопление банальных домов, дальше от центра переходящих в мазанки, сгрудившиеся вокруг музейного холма. То там, то здесь виднеются разнообразные колокольни церквей различных конфессий. В центре главной площади высится православный кафедральный собор с его тяжелыми зелеными куполами, рядом с ним заметен купол армянской католической церкви, далее древняя мечеть, минарет которой используется под колокольню; чуть выше на заснеженной горе расположилась маленькая простенькая армяно-грегорианская колоколенка; на том же уровне, ближе к северу виднеется островерхая военная церковь и далее ещё несколько колоколен.
Кварталы, расположенные непосредственно подо мной, изрезаны узкими извивающимися улочками. Иногда мой взор устремляется в эти не знающие тени дворы, где полуголые дети играют в ловитки среди белья, которое сохнет под бледными лучами зимнего солнца. Если мы обойдем музей с другой стороны, то увидим татарский квартал, скрывающийся в складке горы, увенчанной ветряными мельницами. Именно в этом пустынном уголке под покровом печальных холмов вокруг скорбного мрачного минарета укрылись забытые жители древней Кафы.
Спускаясь в город, я пересекаю старые кварталы. Их узкие, вымощенные древними камнями улочки извиваются меж домов с маленькими решётчатыми окнами, низкими сводчатыми винтовыми дверьми, похожими на тюремные, с большим железным кольцом посередине. Пересекая главную улицу города Итальянскую, куда я намерен вскоре вернуться, попадаю в новый порт.
План нового торгового порта Феодосии был разработан в 1888-1889 годах инженерами Брандтом и Наумовым. Контракт с подрядчиками был подписан 16 сентября 1891 года. В марте месяце была сдана первая очередь проекта, а официальное открытие порта состоялось 9 сентября 1895 года, пять месяцев спустя после окончания работ... Дамба имеет 292 сажени в длину, вход в гавань — 175 саженей в ширину, корабли швартуются у причала длиною 650 саженей. Государственный Совет выделил на это строительство 4.200.000 рублей, из которых было израсходовано 4 миллиона.
На молу построили 21 металлический склад с деревянной обшивкой внутри. На этих складах хранится около 120.000 четвертей зерна. Таким образом, может быть, уже в десятый раз на протяжении своей многовековой истории Феодосия вновь стала главным торговым портом на Черном море. И разве не очевидно это божественное предназначение древней Кафы, обладающей огромным заливом, в глубине которого спрятался город, естественным образом защищенный от ветров. Это природное убежище во все времена манило к себе корабли Понта Эвксинского, известного коварством своих волн и побережья.
Проходя по новому порту, я получаю, увы, очень редкое удовольствие лицезреть цвета французского флага на одной из корабельных мачт. Это «Анатолия», пароход компании Паке, загружающий зерно для Марселя...
Я покидаю порт и возвращаюсь на Итальянскую улицу. С тех пор, как она утратила свой восточный колорит, в ней осталось мало привлекательного: обычные магазины, продавцы- караимы в своих зимних тулупах, несколько русских офицеров с военной выправкой, которые под этим холодным небом всё же скучают по своим северным гарнизонам; дамы и молодые девушки, очень симпатичные, не всегда пикантные, одетые по последней крымской моде; группа семенящих турок из Трапезунда, прибывших сюда в поисках работы.
Напротив красивого здания, строящегося для Азово-Донского банка, я нанимаю фиакр и направляюсь на вокзал, расположенный приблизительно в трёх километрах от города. По пути я проезжаю элегантный фонтан в мавританском стиле, окруженный тополями, величественные развалины генуэзской башни, клуб, театр, женскую гимназию, государственный банк и дом мэтра Айвазовского, знаменитого русского мариниста, родившегося в Феодосии и, несмотря на почести и богатство, оставшегося верным своей родине. Поэтому говорить об этом человеке в этом городе - это всё равно, что говорить о Боге в церкви: здесь есть бульвар, улица и фонтан его имени. Без сомнения, в будущем появятся его памятник и статуи, но зная очень хорошо его характер, высоко уважая его талант, я бы хотел, чтобы это произошло как можно позже...
И вот мы за городом. Где-то пять лет назад прекрасным июньским днем, я уже бывал здесь. Ухабистая дорога возвышалась над дивным пляжем с мелким золотистым песком. На солнечном побережье резвились многочисленные семьи татар и цыган, спустившиеся сюда с соседних окраин.
Детишки барахтались в волнах, мужчины возлегали в тени насыпи при дороге, дремлющие женщины с маленькой вишневой курительной трубкой во рту присматривали за длинными выстиранными в море белыми полотнищами, создающими на золотом горячем песке живописные полосатые узоры. Всё это радовало глаз, давало яркое ощущение той свободы и радости жизни, о которых в старой Европе уже и не вспоминают.
Сегодня многое изменилось. На месте исчезнувшего пляжа по широкой насыпи каждый день проходят по направлению к порту тяжелые товарные вагоны. А море можно увидеть только сквозь дым паровоза вдалеке, за двойным парапетом. После километра пути с высоты нового железнодорожного моста справа открывается вид на старый город, а слева на месте нового города расположены грандиозные виллы, новые казармы и, наконец, маленький кокетливый, хорошо обустроенный, но уже тесный для такого города вокзал.
Постройка железной дороги впервые была предпринята ещё сорок лет назад одной французской компанией. Но вскоре по административным причинам работы были прерваны. Феодосийская железнодорожная ветка имеет протяженность 100 вёрст. Она примыкает к линии Севастополь-Симферополь-Лозовая.
Было бы слишком смело уже сейчас заявлять о преимуществах этой дороги, однако, можно предположить, что эти преимущества окажутся значительными, судя по тому, как Севастополь, несмотря на императорский указ, отчаянно пытается сохранить свой торговый порт. Очевидным на сегодняшний день остаётся тот факт, что, учитывая подверженность Азовского моря и Керченского порта замерзанию в зимнее время, всё зерно восточной части полуострова свозится в Феодосию, которая удвоила численность своего населения за последние два года. Вот неопровержимое доказательство важности этой железнодорожной линии для Крыма в целом и для Феодосии в частности.
Я возвращаюсь в город и по дороге встречаю повозку, тяжело груженную большими клетками с домашней птицей. Этот неуклюжий транспорт тянут два верблюда, последние потомки тех, кто сопровождал в походах орды Аксак-Темис Индека (Тамерлана). На одной из клеток с вожжами в руках восседает старик; у него такой яркий и очень распространенный в этой части полуострова монголовидный тип лица. Проезжает поезд. Старый монгол провожает его удивленным взглядом. Верблюды останавливаются. Они не менее, чем их хозяин, удивлены видом этого железного зверя, передвигающегося без крыльев, ориентирующегося без помощи глаз. Паровоз исчезает за горизонтом, и старик-монгол, хлестнув своих животных, продолжает степной путь, с улыбкой напевая такую, грустную-грустную песню…
Луи Бертрен
